ТРИ РУБЛЯ ЗА ИЗНАСИЛОВАНИЕ
*По сообщениям Этнографического бюро Орловской губернии (1899 год), «при изнасиловании несовершеннолетней родители судились с виновником преступления или брали с него «мировую» – несколько рублей денег». О допустимости заключения мировой сделки в делах такого рода свидетельствуют материалы и из других великорусских губерний. Интересно? Читайте далее на нашем сайте.*
Например, О.П.Семенова-Тянь-Шанская (этнограф, художница, дочь знаменитого русского географа Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского) в своем этнографическом исследовании приводит случай, когда 20-летний караульный яблоневого сада, изнасиловал 13-летнюю девочку, Но мать этой девочки примирилась с обидчиком за 3 рубля.
В те времена (конец XIX века) так оканчивались большинство дел об изнасилованиях женщин и детей в крестьянской среде - примирением сторон на сельском сходе. Насильник чаще всего платил какую-то сумму или отрабатывал в семье жертвы. Лишь с началом ХХ века дела о насилии в деревне постепенно перешли в уголовные суды, и виновные стали получать уже реальные сроки – особенно за растление детей.
Надо сказать, что с началом реформ Александра II половые преступления в крестьянской среде стали хотя бы фиксироваться. Ранее «расследование» и «суд» в отношении крепостных чаще всего проводил сам помещик. Число таковых (зафиксированных в пореформенный период) составляло: в 1874-1883 годах – 1,8 тыс.; в 1884-1893 – 3,1 тыс.; в 1894-1905 – 9,7 тыс. То есть, за три десятилетия количество подобных правонарушений в стране официально выросло более чем в пять раз. Но можно ли считать эти цифры объективно отражающими рост подобных «деяний»? Думаю, что нет. До судов все еще доходила лишь малая часть дел о половых правонарушениях. Факты изнасилования, прежде всего незамужних женщин, часто оставались неизвестными по причине того, что потерпевшие не заявляли властям - не хотели стать объектом деревенских сплетен, боялись подорвать добропорядочную репутацию своей семьи. Кроме того, жалоба об изнасиловании требовала последующего медицинского освидетельствования - такой врачебный осмотр, обыденный для следственной практики, вызывал у крестьянок панический страх. Консерватизм взглядов сельских жителей способствовал сокрытию фактов совершенных половых преступлений. Тем более это имело место в годы, сразу после освобождения крестьян. Так что, какая уж там статистика…
Во многом причины деревенских изнасилований были обусловлены особенностями крестьянского быта. Половые отношения в семейной повседневности сельских жителей были лишены необходимой интимности. В деревенской избе, как правило, все члены семьи спали вместе: и млад и стар, мужчины и женщины. Крестьянские дети могли не раз являться невольными свидетелями полового совокупления своих родителей. Они (дети) были первыми на всех сельских праздниках, свадьбах, гуляньях, где также могли быть свидетелями непристойных сцен. Сельских подростков провоцировал и обычай летних ночевок незамужних девушек в мазанках и амбарах. Немаловажную роль играла и наглядность отношений между животными.
Итак, в сельской действительности изнасилование женщины в пореформенный период, и уж тем более до оного, не часто становилось предметом судебного разбирательства. Если же это случалось, наказание преступников было не таким строгим, как в официальном законодательстве в судах для горожан. Так, в 1884 году один из волостных судов Бузулукского уезда Самарской губернии приговорил двух крестьян за изнасилование девушки к уплате 10 руб. в пользу ее родителей и покупки половины ведра водки в пользу судей… По наблюдению князя Н.Кострова, изучавшего обычное право Томской губернии, насильников на сельском сходе могли просто наказать розгами.
И все же, к растлению несовершеннолетних девочек в русской деревне относились строже, чем к насилию над взрослыми женщинами. Однако и эта «строгость» не всякий раз становилось основанием для уголовного преследования.
Как писал известный художник В.М.Максимов, в 1899 году молодой крестьянин деревни Кусково (в Санкт-Петербургской губернии) изнасиловал девочку-сироту 15 лет. Тетка потерпевшей в полицию заявлять не стала, за что насильник работал в ее хозяйстве бесплатно целый год. Согласно сведениям краеведа и журналистам А.Балова, в Любимском уезде Ярославской губернии в 1898 году, богатый крестьянин Н.К. изнасиловал жившую у него в услужении крестьянскую девицу. Дело решилось в досудебном порядке: Н.К. сшил потерпевшей девушке новое пальто и платье, а родителям ее выдал 50 руб. Отметим – цена примирения растет…
Оценивать статистику растлений в российском селе трудно, так как отдельный учет таких преступлений не велся вовсе, а многие подобные дела, как мы видели выше, до суда не доходили. Поэтому обратимся к материалам губернских ведомостей о происшествиях, ежегодно направляемых в МВД того времени. Скажем, за покушение на растление малолетней крестьянки, 9-летней Авдотьи Андреевой, решением Смоленского окружного суда от 5 ноября 1893 года к 6 годам каторжных работ был приговорен крестьянин Смоленской губернии Василий Матвеев Калабушкин. Уже не три рубля…
Сообщения об актах полового насилия по отношению к детям в крестьянской среде были характерны и для начала XX века. Вот только некоторые из них за 1912 год: «в слободе Подгорной Острогожского уезда Воронежской губернии крестьянин Шульгин, 43 лет, растлил крестьянскую девочку Мальцеву 14 лет»; «26 августа крестьянин д. Субботиной Тобольской губернии Афанасий Польянов, 47 лет, встретил 12-летнюю крестьянку Матрену Барышникову, затащив ее в яму под овин, против ее воли и согласия совершил с ней половой акт, лишив ее при этом физической девственности»; «крестьянин с. ВыгорногоТимского уезда Курской губернии Яков Постников 24 декабря изнасиловал крестьянскую девочку Ольгу Шаталову, 11 лет»…
Многолетнее уничтожение традиционного уклада деревни сопровождалось ростом крестьянской агрессивности и склонностью к совершению преступлений. Отсюда же и неоправданная жестокость по отношению к жертвам, которые по причине детского возраста не могли оказывать сопротивление. В некоторых случаях побои, наносимые жертве, сопровождались угрозой лишения жизни. Так, «крестьянин села Ореховского Ставропольской губернии, Петр Дворядкин, 26 лет, 3 апреля 1909 года на выгоне близь села ударом кулака свалил на землю 11-летнюю девочку Марию Окорокову и, пригрозив в случае сопротивления, зарезать бывшим у него ножом, совершил с ней полный половой акт, лишив при этом ее физической девственности». Решением Ставропольского окружного суда от 4 июня 1910 года преступник был приговорен к каторжным работам сроком на 6 лет.
Наиболее суровые наказания уголовный закон предусматривал за растление малолетних девочек, то есть девиц моложе 14 лет. По ст. 1523 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 года «за растление девицы, не достигшей 14-летнего возраста, если оно было сопровождаемо насилием, виновный подвергался лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от 10 до 12 лет».
Но с утратой в деревне традиционных форм социального контроля даже суровость наказания не могла предотвратить насилие над детьми. К 10 годам каторжных работ решением Екатеринодарского окружного суда от 28 марта 1911 года был приговорен крестьянин Кубанской области Никифор Власенко, 26-ти лет. Решением присяжных заседателей он был признан виновным в том, что «13 июля 1910 года в доме крестьянина Саввы Максименко изнасиловал 11-летнюю дочь последнего Ирину… Такой же срок за растление малолетней приговором Иркутского окружного суда от 21 августа 1908 года получил Юлиан Вояковский, 40 лет. Из материалов дела следует, что 7 июля 1906 года в г. Бодайбо он «учинил половое совокупление» с крестьянской дочерью Елизаветой Кулькиной, 11 лет»… К лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 6 лет был приговорен 7 мая 1911 года Тобольским окружным судом крестьянин села Михайловский Тобольской губернии Григорий Суворов, 43-х лет. Из дела следует, что 17 февраля 1910 года при возвращении домой из п. Богословского вместе с 10-летней крестьянской девочкой Соломонидой Мартышенко, нанятой им нянькой к своему двоюродному брату, он, несмотря на сопротивление потерпевшей, имел с нею «половое совокупление», лишив ее при этом девственности…
Насильниками малолетних девочек не всегда были местные жители. Так, растление 9-летней крестьянской девочки Василисы Болотовой 30 октября 1909 года совершил на Кубани вятский крестьянин Кузьма Поздеев, 28 лет. Решением Екатеринодарского окружного суда он был приговорен к 4 годам каторжных работ и к уплате потерпевшей 5 руб. в месяц до выхода ее замуж.
В начале ХХ века число зарегистрированных и расследованных половых преступлений, совершенных как в крестьянской среде, так и в городе, возрастает. Но это, среди прочего, значит, что в России совершенствовалась и законоисполнительная система. По данным уголовной статистики МВД, число преступлений против женской чести и половой неприкосновенности в Российской империи выросло с 12662 случаев в 1909 году до 16195 в 1913-м. Это объясняется отчасти тем фактом, что тогда началось освобождение женского населения села от патриархальных условностей, крестьянки, в случае изнасилования, стали чаще обращаться в полицию, а растление малолетних детей становилось предметом разбирательства в государственных судах (а не на сельских сходах). Практика примирения между насильником и его жертвой постепенно уходила в прошлое.
Так или иначе, но в пореформенный период на фоне ухудшения в целом криминальной ситуации в России (преступления стали регулярнее обнаруживаться), был отмечен и рост числа сексуальных преступлений. За три десятилетия количество сексуальных преступлений в стране выросло более чем в пять раз. В ходе модернизации общественной жизни менялись ценностные ориентации и стандарты поведения, а это неизбежно вело к росту преступности.
О статистике же преступлений, связанных с сексуальным насилием над детьми, говорить все-таки сложно, поскольку учет их отдельно не велся. Поэтому сосредоточим внимание на анализе тех фактов, которые были зафиксированы в полицейских сводках и упомянуты в этнографических материалах сельских корреспондентов.
Скажем, в полицейской ведомости за 1877 год зафиксирован случай сексуального насилия над малолетней девочкой, произошедший в пригородной слободе Кирсаново Тамбовской губернии, где крестьянин Свешников, заметив шедших сзади дворов крестьянских девочек, поймал и растлил 10-летнюю Акулину Понясову, угрожая ей ножом. Преступник был задержан и передан судебной власти.
По данным Этнографического бюро из Новгородской губернии (1899 год) случай изнасилования малолетней девочки произошел в д. Макутине Череповецкого уезда. У крестьянина Харитона Васильева жила в няньках 13-летняя девочка. К нему на ночлег напросился мужик из соседней волости и ночью изнасиловал няньку, покинув дом пока хозяева спали. Утром, узнав о произведенном насилии, крестьянин запряг лошадей и погнался за преступником, захватив с собой в товарищи двух соседей. Насильника настигли в соседнем селе, где он и был задержан местным сельским старостой и передан в руки станового пристава. Преступник был осужден и сослан в Сибирь [25, т. 7, ч. 3. с. 346].
По сообщению газеты «Тамбовский край», в с. Дерябкино Борисоглебского уезда крестьянин Емельян Луньков, 17 лет, в июне 1914 года изнасиловал девочку 11 лет. Преступник схватил игравшую у дома своего отца Праскофью и, затащив ее в дом, надругался над ней. Девочка сначала об этом никому не сказала, но затем, сильно заболев, рассказала о произошедшем матери. Чем закончилось следствие и какое наказание понес насильник, установить не удалось.
К изнасилованию несовершеннолетних девушек в русской деревне всегда относились значительно строже, чем к насилию над взрослыми женщинами. По мнению крестьян, «тот человек, кто совершил такое, становился наравне с сатаной». Но даже если такие дела доходили до суда, то часто закачивались заключением мирового соглашения. По сообщению (1899 год) корреспондента Этнографического бюро В. Н. Тенишева, жителя с. Крестовоздвиженские Рябинки Орловской губернии, «при изнасиловании несовершеннолетней родители судились с виновником преступления или брали с него мировую – несколько рублей денег. Как мы уже говорили, правовые традиции русского села допускали полюбовное решение конфликта сторон, как в гражданских, так и в уголовных делах.
Даже будучи осужденными за такие преступления, крестьяне верили, что их примирение с потерпевшей является основанием для освобождения их от наказания. Вот один из таких примеров. 26 февраля 1908 г. к судебному следователю Грайворонского уезда Курской губернии обратилась 15-летняя девочка, крестьянка с. Казачьей Лисички, Елена Богданова и заявила, что 23 февраля, в то время, когда она брала в сарае корм для лошадей, к ней сзади подбежал крестьянин Тимофей Ланшин, повалил на солому и изнасиловал. Суд признал Ланшина виновным в совершенном им проступке и назначил наказание в виде тюремного заключения. Находясь там, он подал прошение: «Прошу освободить меня из тюрьмы ввиду примирения с Еленой Богдановой и ее отцом, вину мою они простили, а Елена согласилась выйти за меня замуж».
Правовыми обычаями русского села считались допустимыми как примирение сторон при условии материальной компенсации потерпевшей, так и самочинная расправа с насильником. Уголовное законодательство Российской империи квалифицировало изнасилование несовершеннолетних как тяжкое преступление. По статье 1523 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года «за растление девицы, не достигшей четырнадцатилетнего возраста, если оно было сопровождаемо насилием, виновный подвергался лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от десяти до двенадцати лет».
Одним из видов половых преступлений, преследуемым уголовным законом, являлся инцест (кровосмешение). По канонам православной церкви половая связь в кровном родстве считалась тяжким грехом. В соответствии с требованием церковного устава на кровосмесителей накладывалась епитимья. Российский закон признавал инцест деянием преступным, уголовно наказуемым и жестоко карал виновных. Воинским уставом Петра I артикулом 173 за кровосмешение в восходящей или нисходящей линии предусматривалась смертная казнь. Уложением о наказаниях 1885 года виновные в кровосмешении приговаривались «к лишению всех прав состояния и к ссылке в отдаленные места Сибири для заключения там, в тюрьме в уединении на шесть лет и восемь месяцев». При кровосмешении во второй степени родства срок тюремного заключения сокращался вдвое.
В правовой традиции русского села кровосмешение тоже воспринималось как грех и преступление, виновник которого, по убеждению крестьян, должен быть подвергнут осуждению и тяжелому наказанию. Исходя из таких взглядов, сельские жители, как правило, передавали преступника в руки властей. По понятию крестьян, кровосмешение разграничивалось по степени важности и преступности. Считая тяжким грехом и преступлением половые отношения в кровном родстве, жители села придавали меньшее значение случаям кровосмешения при свойстве, еще меньше при духовном родстве. Новгородские крестьяне особо тяжким грехом считали сожительство близких между собой родственников, каковы: брат и сестра, отец и дочь, свекор, деверь и сноха.
По информации князя Н. Кострового, за двадцатипятилетний период (1836-1861 гг.) судами Томской губернии было рассмотрено 155 случаев насильственного растления. 19 из числа этих преступлений имели характер инцеста. Одно относилось к растлению дедом внучки, семь – к растлению отцами несовершеннолетних дочерей, три – отчимами падчериц, три – дядями племянниц, два – двоюродными братьями сестер, три – малолетними малолетних (14-летний мальчик и 4-летняя девочка и 11-летний и 4-летняя). В марте 1845 года 70-летний крестьянин д. Верхнее-Маицкой Каинского округа Томской губернии Антон Пономарев, напившись пьян, растлил свою 9-летнюю внучку Авдотью Пономареву. В июне 1855-го несколько крестьян с. Шиницина Каинского округа поймали на месте крестьянина Ивана Махина, 70 лет, в прелюбодейной связи с падчерицей Акулиной, 14 лет. Следствием было установлено, что он растлил Акулину еще в 1853 году и с того времени постоянно жил с ней. Кроме того, в 1855-м он растлил и другую свою падчерицу, Марью, 9 лет, и также жил с ней в течение двух недель, пока не был арестован. Государственные крестьяне с. Васильевки Бузулукского уезда, 10 марта 1861 года объявили местному волостному правлению, что их односельчанин Тимофей Усков 4 марта был пойман ими на кровосмешении со своей дочерью Агафьей, которая сказала им тогда, что она «грех творит по сильным от отца побоям».
При изучении материалов судебных дел и полицейских отчетов по Тамбовской губернии, исследователями тоже были обнаружены факты инцеста в крестьянских семьях. Скажем, крестьянин Яков Гусев растлил свою 12-летнюю дочь Матрену. Было ли дело доведено до суда - неизвестно… В апреле 1878 года в Тамбовском окружном суде разбиралось дело по обвинению крестьянина с. Царевки Кирсановкого уезда Егора Цуканова, 30 лет от роду по обвинению в растлении девицы Христианы Афанасьевой, 12 лет…
В крестьянском дворе, где бок о бок жило несколько семей, порой возникали замысловатые любовные треугольники. К внутрисемейному решению вопроса об обретении «подруги» не на стороне, а в собственном доме, нередко подталкивали даже сами же родители. Сохранился эпизод, зафиксированный в Вятской губернии, когда мать прямо убеждала сыну, что негоже связываться «с потаскухами», «вон, ведь, есть свои кобылы», указав на дочерей. Или когда крестьянин 71 года был пойман односельчанами на месте преступной связи с женой родного внука.
Сообщения об актах полового насилия по отношению к детям в крестьянской среде были характерны и для начала XX века. Вот только некоторые из них за 1912 год: «в слободе Подгорной Острогожского уезда Воронежской губернии 12 мая крестьянин Шульгин, 43 лет, растлил крестьянскую девочку Мальцеву 14 лет»; «26 августа крестьянин д. Субботиной Тобольской губернии Афанасий Польянов, 47 лет, встретил 12-летнюю крестьянку Матрену Барышникову, затащив её в яму под овин, против её воли и согласия совершил с ней половой акт, лишив ее при этом физической девственности»; «крестьянин с. ВыгорногоТимского уезда Курской губернии Яков Постников 24 декабря изнасиловал крестьянскую девочку Ольгу Шаталову, 11 лет».
Иногда половые насильственные действия по отношению к детям растлители совершали в городах, вдали от дома, в надежде на то, что здесь они не будут пойманы. Приговором Новочеркасского окружного суда от 6 ноября 1909 года крестьянин д. Дмитриевки Елецкого уезда Орловской губернии Яков Тихонов Турупкин, 24-х лет, был признан виновным в том, что 26 июня 1909 года в Новочеркасске, в лавке схватил пришедшую за покупкой 7-летнюю девочку Веру Запорожцеву, унес ее в комнату при лавке и изнасиловал.
Максимально строгое наказание, 12 лет каторжных работ по приговору Екатеринодарского окружного суда от 19 октября 1910 года понес крестьянин с. Кисловки Самарской губернии Павел Крутилкин, 22-х лет. Это вам не три рубля. Он был признан виновным в том, что 24 декабря 1909 года в Екатеринодаре, против ее воли и согласия, совершил «половое совокупление» с дочерью крестьянина Екатериной Мироновой, 10 лет от роду, при этом лишив ее девственности. В этом случае (как и в ряде других) насильник жителем Кубанской области не являлся, а был крестьянином-отходником, временно нанявшимися на работу. Эта категория сельских жителей в большей мере была склонна к совершению преступлений, в том числе и половых.
В делах о растлении малолетних результат медицинского освидетельствования потерпевшей имел важное, если не решающее значение. Как пример приведем два дела, в которых содержание судебно-медицинской экспертизы по-разному повлияло на приговор суда.
В одном из случаев экспертное заключение судебных медиков позволило не только установить факт растления, но и выяснить обстоятельства совершения преступления. Так было в деле крестьянина д. Пашенной Енисейского уезда той же губернии МаркелаАляева, 54-х лет, признанного виновным в растлении крестьянской девицы Анастасии Полынцевой, 9 лет, и приговоренного решением Красноярского окружного суда от 14 февраля 1907 г. к 6 годам каторжных работ.
Из показаний свидетельницы Аграфены Мараховской явствовало: «...В мае 1906 года она увидела девочку Анастасию Полынцеву лежащей на постели с поднятым подолом платья и на ней лежал в одной рубахе Аляев, причем девочка плакала». А по показаниям потерпевшей Аляев в отсутствие ее матери несколько раз пытался ее растлить. В последний раз, когда матери не было дома, он добился своего, «отчего она закричала и на этот крик прибежала квартирантка Аграфена Мараховская».
Врачебной экспертизой был не только подтвержден факт изнасилования, но и установлены атомические и физиологические доказательства того, что «попытки совокупления делались неоднократно». Это позволило заключить, что преступление не было спонтанным: действия преступника носили продуманный и намеренный характер. В ходе допроса обвиняемый признался: «…Охоту до маленьких девочек имею давно, как увижу, в голове все мутнеет и дрожь меня бьет».
Это, пожалуй, единственное свидетельство, которое удалось обнаружить, когда преступник признал свою патологическую страсть, что дает основание предположить наличие у него психического расстройства. Во всех других рассмотренных случаях растления малолетних ни у следствия, ни у суда вопрос о психическом здоровье, о вменяемости подсудимых не возникал.
В рассматриваемый период число зарегистрированных и расследованных половых преступлений, совершенных в крестьянской среде, из года в год возрастает. Это объясняется отчасти тем, что крестьянки, в случае изнасилования, стали чаще обращаться в полицию, а растление малолетних детей становилось предметом обязательного разбирательства в судах. Способствовал этому и углублявшийся кризис традиционного уклада российского села, выразившийся в ослаблении социального контроля со стороны семьи, прихода и общины, в деградации определенной части крестьянского сообщества, прежде всего его маргинальных слоев.
Если есть вопросы к юристам, специализирующимся семейных делах - звоните +7(951)333-94-94.